«Разжечь костёр» или Жизнь отца Вильяма.
На Аляске я практически не фотографировала народ, хотя пыталась. Может быть, срабатывало ощущение, что эти люди не выбиваются из тех клише, которыми наградил их предков ещё Джек Лондон. А, может быть, просто не было никаких сил и желания заострять на них внимания, которые ежеминутно забирала природа и города.
Города, которые иногда и деревней трудно назвать, но всё-таки Города с большой буквы, вне зависимости пишут ли после их названия слово City или нет. Ибо в тех условиях и том климате все они строились с такими жертвами, что каждый старый дом ли, церковь, причал, можно рассматривать как памятники. Не архитектуры, как они сейчас называются, а самыми настоящими памятниками людям, которые прожили там, возможно, год-два-три и за это время, сгорев, как свеча, оставили то, что многим и за несколько жизней не создать.
Не случайно Джек Лондон на всю жизнь запомнил свою краткосрочню клондайскую эпопею, которую великолепно описал в своих рассказах и романах с ярчайшими типажами людей, как зараженных вирусом золотой лихорадки, так и тех, которые пытались им помочь в этом аду не потерять главное – свою бесценную душу.
Одним из примеров альтруизма и служению людям была жизнь отца Вильяма Генри Джаджа (William Henry Judge), иезуитского священника, который прибыл в Клондайк не ради золота, как абсолютное большинство людей, а для служения богу и помощи всем, кто в ней нуждался. В результате, отец Вильям стал душой Доусона, города, который позднее признали душой Клондайка.
Интересно сталкиваться в жизни с историями, которые сильно бьют по устоявшимся стереотипам и шаблонам. Это я о том, что у нас традиционно слово «иезуитский» характеризуется как нечто потенциально отрицательное по смыслу, самым мягким синонимом которого может быть, например, слово «коварный».
И вот, в Доусоне, практически первым старым зданием, которое мне повезло увидеть в прекрасный яркий солнечный день, была церковь Святой Марии (Saint Mary’s Catholic Church), на которой висела следующая табличка, гласящая о том, что сие здание было построено отцом Вильямом, помимо больницы, приюта и всё это он успел сделать за каких-то неполных три года жизни на Аляске, перед тем как уйти в мир иной от болезни, вызванной истощением организма от чудовищных нагрузок в суровых природных условиях Доусона.
Как иезуит отец Вильям априори был «подписан» на отрицание богатства, брака, славы и множества привычных целей и мечтаний обычного человека. От рождения хилый и болезненный, он до конца своих дней держался именно на силе духа. Другого у него ничего и не было. Не дожив до своего пятидесятилетия три месяца, всю жизнь, будучи физически самым слабым среди тех, кому он помогал в последние годы жизни, себе ни одной слабости не позволил.
Многие старатели пытались вознаградить своего спасителя золотом, продуктами, но тот всегда наотрез отказывался и если что-то обнаруживал, тратил на стройки или на больных. В истории осталась попытка золотоискателей в виде рождественского подарка помочь отцу Вильяму одеждой, которую ну никак нельзя было передать, как золото, или деньги на другие цели. Но он вежливо отказался от тёплой одежды, включающей варежки, шапку и манто из морского котика и продолжал ходить в своей насквозь продуваемой рясе.
У него не было ни помощников, ни волонтеров в современном понимании этих слов. Все свои идеи он материализовывал сам, больных лечил сам, а одного погибшего от болезни и похоронил сам, выдалбывая киркой в толще промерзлой земли со льдом могилу. Хронически перегруженный, постоянно отказывающийся от любой формы помощи, в конце концов, слёг с пневмонией и умер 16 января 1899 года.
По злой иронии судьбы, похоронен был в очень дорогом гробу, на покупку которого собрали деньги его благодарные пациенты. Которые, наверняка, думали, что вот наступил наконец-то случай отблагодарить отца Вильяма.
И невозможно было им понять, что этим они обидели его после смерти, ведь отказаться от этой глупости он уже физически не мог. Как многократно цитируется одно выражение в описании сего факта в англоязычных источниках: » Похороненый старателями Клондайка в шикарнейшем гробу за тысячу долларов, отец Вильям не перестаёт в нём крутиться до сих пор».
Удивительно, но Джек Лондон поместил героя своего рассказа «Костёр» (др. перевод «Разжечь костёр» «To Build a Fire») не в привычную среду его прототипа. Наоборот. В рассказе нет людей, которым человек помогает. Ему самому нужна помощь. И рядом, кроме собаки никого вообще нет. Человек, преодолевает всё, борется до последнего, но он физически слаб и поражение предопределено. Вариантов нет. Но это не значит, что борьба была напрасной:
«Мороз брал верх над ним. Он вползал в его тело со всех сторон. Эта мысль гнала его вперёд, но, пробежав не больше ста футов, он зашатался и со всего роста грохнулся оземь. Это был его последний приступ страха. Отдышавшись и придя в себя, он сел на снег и стал готовиться к тому, чтобы встретить смерть с достоинством.
Впрочем, он думал об этом не в таких выражениях. Он говорил себе, что нет ничего глупее, чем бегать, как курица с отрезанной головой, — почему-то именно это сравнение пришло ему на ум. Раз ему всё равно суждено замёрзнуть, то лучше уж держать себя пристойно. Вместе с этим внезапным успокоением пришли первые предвестники сонливости. Неплохо, подумал он, заснуть насмерть. Точно под наркозом. Замёрзнуть вовсе не так страшно, как думают. Бывает смерть куда хуже.
Он представил себе, как товарищи завтра найдут его, и вдруг увидел самого себя: он идёт вместе с ними по дороге, разыскивая своё тело. И вместе с ними он огибает поворот дороги и видит себя, лежащим на снегу. Он отделился от самого себя и, стоя среди товарищей, смотрел на своё тело. А мороз нешуточный, что и говорить. Вот вернусь в Штаты и расскажу дома, что такое настоящий холод, подумал он. »
Отец Вильям, как и герой рассказа, не вернулся домой — «в Штаты». Он был похоронен за евангельской (правой) стороной алтаря, в церкви, построенной его же руками в канадском городе Доусон.
